Подводные дома «Садко» и люди в записках современника - Виталий Сычев

сердцем творилось что-то неладное. Шапочка сползла на глаза, из носа полило, слабость до тошноты и нарастающая опять боль в ушах.

Подняться по трапу я не смог. Водолазы вытащили, как говорится на их языке, “за уши”. Я плюхнулся на ближайший кнехт. Когда круглая гробовая крышка иллюминатора отпала, из шлема ударил пар, как из паровоза.

Скафандр был полон воды. Водолазы встревожились и потащили меня в пост на руках.

Оказалось, что в аварийном клапане потекла прокладка. Когда я перетравил воздух на грунте, вода затопила мой гроб до самого шлема. Температура воды была минус один, и сердцу это не понравилось.

И вообще только два-три сантиметра – расстояние от подбородка до рта и носа – отделяло меня от того света…» [В. Конецкий. Новый год у набережной Лейтенанта Шмидта. 1969]

В.В. Конецкому не удалось обучиться нырянию с аквалангом, практике декомпрессии, языку немых на пальцах. К сожалению, в конце марта 1966 года он уволился из Гидрометинститута, поэтому его сборники остались без рассказов о дальнейшей судьбе «Нерея» и океанологов-подводников.

***

Владимир Шаляпин участвовал в первой в нашей стране операции судоподъёма подводной лодки С-80 с глубины 190 м. В нескольких строках он лаконично описал непростые погружения на большие глубины ещё до поступления в ЛГМИ: «Обучение в ЛПИ ограничилось для меня двумя занятиями у Немцева и одним “купанием” в Вышем училище подводного плавания, где встретил Валеру Скудина, в качестве врача-спецфизиолога выводившего меня с 200 м на спасательном судне подводных лодок “Зангезуре” в 1968 году и в 1969 году на “Карпатах”. Через много лет мне “удалось” снова попасть в его лапы с небольшой кессонкой в Южном отделении ИОАН в Геленджике».

От себя добавлю, что В. Шаляпин служил на уникальном спасательно-подъёмном судне, заложенном на Черноморском Судостроительном заводе имени 61 коммунара в Николаеве. Осенью 1964 года во время плавания на НИС «Прибой» из Одессы мы заходили в Николаев и видели его необычный корпус с мощными кранами на корме. В конце года его спустили на воду, дав имя «Карпаты». Это было первое отечественное судно с комплексом гидрологических поисковых станций, подводных телеустановок, эхотралов, буксируемых металлоискателей, позволяющих вести поисково-спасательные работы без помощи водолазов на глубинах до 250–300 метров. В 1968 году судно перешло из Севастополя в Североморск и вошло в состав экспедиции особого назначения ЭОН-69, занимавшейся подъёмом подводной лодки С-80. Перестроенная в ракетную подводная лодка пропала без вести со всем экипажем в Баренцевом море в 1961 году. На борту «Карпат» Владимир Шаляпин принимал участие в уникальных работах по её подъёму летом 1969 года.

***

Не всё проходило гладко и летом 1969 года во время первых в мире длительных исследований подводного рельефа льда на СП-18 в Арктике. Как-то у Грищенко отказал аппарат на 30-метровой глубине подо льдом: «Нет подачи воздуха». И он замолчал, только хрипел. Его тянули вверх, надеясь, что он не потеряет контроль над собой: «…воздух в себя не пытался втянуть, тут его уже не починишь. Но всё обошлось, вышел он, отдышался» [В. Стругацкий. 1981]. В другой раз Грищенко вышел из лунки и рассказывал, как его напугали огромные причудливые скульптуры подо льдом, и только выдержка и самообладание помогли ему продолжить работу и не поддаться панике.

***

Николай Табакаев уже рассказывал на страницах книги о работах на плавучей самоподъёмной буровой установке (ПБУ) «Боргстен Долфин» американской компании «Долфин интернешнл» в 1977 году. Он поделился также деталями тех ситуаций, которые встречались во время подводных работ: «Сутки ушли на размещение, знакомство с буровой, правилами техники безопасности. На следующий день предстояло встретиться с водолазным специалистом-норвежцем и познакомиться с водолазным комплексом. В 1977 году водолазы ЛПИ работали в снаряжении почти полностью ручной сборки. Всё увиденное на ПБУ было по высшему классу: вентилируемое водолазное снаряжение со шлемом, который, как сказал водолазный специалист, даже пулю выдержит, а ещё неопреновый костюм с подачей внутрь его согревающей воды необходимой температуры и уравнивающей давление на глубине и, наконец, связь по кабелю не искажающая речь человека. Одним словом это было не снаряжение, а сказка. Но… сотрудники ЛПИ никогда даже рядом не стояли с таким снаряжением, не то, что работать в нём. Норвежский водолаз почувствовал нашу неуверенность и спросил через переводчика: “Не боимся ли мы?” Тем самым он решил нашу участь. Мы, советские водолазы чего-то боимся? Да ни в жизнь! Последовала пара часов лекции об оборудовании, декомпрессии, затем спуск в барокамере на 40 метров. На следующий день ещё пару раз опустились в барокамере на 40 м, а через день настал наш час. Из водолазов профессионалом был только Слава Коваленко, остальные трое (Ваня Моисеев, Николай Табакаев, т.е. я, и уж совсем неопытный Гена Климанов), хотя имели квалификацию водолаза-исследователя, но без опыта таких работ. Встал вопрос, кто пойдёт первым? Моисеев имел опыт погружений в бассейне и совсем небольшой в открытой воде на глубину не более 10 м. А здесь целые 64 м, или даже 67. Выбора не было. Идти мне. Ну, идти, так идти. Я не профессионал и отказаться не могу, да и что норвежец про русских подумает? К тому же на Чёрном море я проскакивал “в запарке” на 54 м, а нас книжки учили, если ушёл ниже 40 м, то дальше все равно хоть на 100, только соблюдай декомпрессию при выходе, да наблюдай за запасом воздуха, если спуск на сжатом воздухе».

На следующее утро началась подготовка к спускам. Сохраню прямую речь Табакаева о первом спуске: «Вода 4–6 град. Цельсия, не штормит. Одели на меня снаряжение. Я попросил, чтобы вода для обогрева костюма была около 30–32 градусов, так как по жизни не очень люблю холод. Над водой палуба возвышалась почти на 30 м, поэтому меня посадили в специальную клетку, её прицепили к подъёмному крану и опустили в воду. Вышел из клетки и, потихоньку продуваясь, начал спуск. По связи меня постоянно спрашивали о самочувствии, это успокаивало и меня и, наверное, тех, кто наверху. Дошёл до площадки-опоры, все чисто. Это значит, что площадка не ушла в грунт. Опустился на грунт. Видимость никакая… На ощупь набрал грунта в карман, отошел в сторону и ещё взял грунт уже в другой карман. Сообщил наверх. Дали команду на подъём. Меня стали поднимать, выбирая шланг. Сделал пару остановок для декомпрессии. Зашёл в клетку, которая оставалась недалеко, и меня в темпе подняли на палубу. И ничего страшного! Но как только с меня сняли шлем, после глотка свежего воздуха голова у